Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

Деви. "Петра", как называл ее Микки, увлеклась Индией в Москве после прочтения книги Рабиндраната Тагора - бенгальского писателя, которого боготворил Синмай, - и проводила дни, выполняя странные упражнения на растяжку.

"Питер целыми днями пропадал в доме, играл с гиббонами, тщетно пытался заставить меня воспринимать Йоги [sic] всерьез", - писала Микки. "Синмай по-своему обожал ее; она вызывала у него любовь к причудливому".

Другим постоянным посетителем был Дон Чисхолм, сын декана Университета Джонса Хопкинса, который редактировал Shopping News, скандальную газету, которая зарабатывала на том, что брала высокую плату за публикации, в которых подробно рассказывалось о внебрачных связях и других неблаговидных поступках видных жителей Шанхайланда.*

Присутствие "Питера" и Чисхолма в ее доме, как знал Микки, свидетельствовало о ее рассеянном душевном состоянии.

"Почему я была такой терпеливой шлюхой?" задавался вопросом Микки много позже. "Моя глупая, неискренняя доброта привела к тому, что я все это время была впустую. Пора было положить этому конец".

И все же она продолжала позволять жизни происходить с ней. Когда один из младших братьев Синмая, ставший генералом в партизанской армии, сражавшейся против японцев, сказал ей, что ищет убежище, она согласилась и позволила троице революционеров перенести радиопередатчик, с помощью которого они поддерживали связь со своим штабом в неоккупированном Китае, в неиспользуемую заднюю комнату. Только после того, как Малькольм Смайт - заместитель комиссара полиции, который помог спасти типографию Синмая, - зашел на чай и поинтересовался, не слышит ли она тоже странный звук "гак, гак, гакгакгак", доносящийся сквозь стены, она вежливо попросила их переехать.

Затем эту же комнату сняла молодая китаянка, которая редко выходила из дома. Вскоре Микки обнаружил, что Ян Ган, подруга американской радикалки Агнес Смедли, усердно переводит на английский язык ряд речей Мао Цзэдуна. Микки, надеясь донести до международной аудитории новости об Объединенном фронте националистов и коммунистов против Японии, согласился опубликовать эти речи. Идеологически публикация книги Мао "Затянувшаяся война", первая часть которой появилась в ноябрьском номере "Candid Comment" за 1938 год, была наиболее близка Микки к одобрению китайских коммунистов.

Позже Микки рассказала своему биографу, что помнит, как Мао Цзэдун навещал ее в доме на авеню Жоффр. Это маловероятно: в то время Мао, озабоченный уходом от японских бомбардировщиков, находился в 2000 миль от дома, скрываясь в пещере за городскими стенами Енаня.

Учитывая все эти приходы и уходы, неудивительно, что Микки потеряла счет тем, кто именно переступил порог ее дома во Френчтауне. Больше всего ее беспокоило количество незнакомцев, которые стали звонить в ее колокольчик. К концу 1938 года к ее двери стали приходить достойные и отчаянные европейцы - иногда десятки в день - в надежде продать все: от сумок и ковров до фарфора и шнурков. В Европе они были часовыми мастерами, портными и врачами, а теперь занимались торговлей семейными реликвиями. Она поговорила с каждым из них и сделала все возможное, чтобы помочь. Все они, как она узнала, были евреями, бежавшими от нацизма из Германии и Австрии. С каждым днем их число, казалось, росло. Она проверяла списки вновь прибывших, чтобы найти фамилию "Хан" или девичью фамилию своей матери "Шон". Любой из них, поняла она, может быть кузеном.

Дом Микки на авеню Жоффр, который ее рефлекторная общительность превратила в приют для потерянных душ, а также в зверинец для собак, кошек и нечеловеческих приматов, стал микрокосмом Острова одиночества. Как в Шанхае, страдающем от наплыва китайских и европейских беженцев, не было времени на долгосрочное планирование, так и в ее доме во Френчтауне странным образом успокаивающая суета не позволяла Микки задумываться о собственном будущем. По-прежнему обильное предложение опиума не давало ей покоя.

Она была уверена, что что-то должно произойти и вывести ее из оцепенения, которое не давало ей покоя. Но она понятия не имела, как это что-то будет выглядеть.

 

В течение нескольких месяцев после "черной субботы" Шанхай столкнулся с гуманитарным кризисом. В конце ноября буддийское благотворительное общество, ответственное за захоронение мертвых, сообщило, что собрало с улиц 18 000 трупов. Уличные бои, воздушные бомбардировки и обстрелы сосредоточились на густонаселенных китайских районах Хункеу, Чапей и Нантао. Когда ворота и мосты иностранных концессий были закрыты для китайцев, 100 000 беженцев хлынули в бывший обнесенный стеной город, историческое сердце Шанхая. Однако благодаря усилиям однорукого католического священника они избежали самых тяжелых последствий боевых действий.

Зона безопасности Нантао, официально учрежденная 9 ноября 1937 года, была детищем знаменитого неортодоксального католического священника по имени Жакино де Басанж. Этот худой иезуит хранил в своей рясе пистолет и был известен тем, что использовал свою деревянную руку (он потерял правую руку во время неудачного химического эксперимента), чтобы бить по голове не желающих сотрудничать японских чиновников.

"Японцы сюда не проникли", - с гордостью заявил журналистам отец Жакино. "Единственные флаги, которые развеваются над этим местом, - это французский флаг и штандарт Красного Креста".

В Храме городского бога были устроены импровизированные бараки, раздавались пайки, а улицы патрулировали китайские офицеры под командованием 200-фунтового, усатого русского "начальника полиции". Зона безопасности, которой совместно управляли британцы, французы и американцы, была признана спасительной для полумиллиона жизней в течение следующих трех лет. Закрепленная в Женевской конвенции 1949 года, она стала образцом для городских демилитаризованных зон в XX веке.

Год спустя, когда в Шанхай начали массово прибывать беженцы от европейского фашизма, сэр Виктор Сассун смог воспользоваться примером отца Жакино. В конце 1938 года, когда оргия антисемитского насилия, известная как "Хрустальная ночь", дала понять, что надежды на мирную жизнь под властью нацистов нет, немецкие и австрийские евреи начали искать убежища по всему миру. В Соединенных Штатах им было отказано в соответствии с иммиграционным законом Джонсона-Рида, который отдавал приоритет беженцам из северных стран. Канада была готова принять только фермеров, исключая, таким образом, огромную массу евреев, родившихся в городах. "Проклятое путешествие" парохода "Сент-Луис" в 1939 году, тысячу пассажиров которого - немецких евреев - выгнали из Галифакса и Гаваны, а затем предупредительными выстрелами отогнали от берегов Флориды, после чего переправили в Европу и умертвили в концентрационных лагерях, стало слишком яркой иллюстрацией того, как плотно закрывались двери мира для жертв нацизма.

Шанхай стал известен во всем мире как "порт последней инстанции". В общей сложности в городе нашли убежище 18 000 евреев из Центральной и Восточной Европы (столько же, сколько было принято в Канаду и Австралию за все время Второй мировой войны).

На первых порах сефардская элита Шанхая